Иван Бунин «Заря всю ночь. Иван бунинзаря всю ночь Заря всю ночь

Иван Бунин

Заря всю ночь

На закате шел дождь, полно и однообразно шумя по саду вокруг дома, и в незакрытое окно в зале тянуло сладкой свежестью мокрой майской зелени. Гром грохотал над крышей, гулко возрастая и разражаясь треском, когда мелькала красноватая молния, от нависших туч темнело. Потом приехали с поля в мокрых чекменях работники и стали распрягать у сарая грязные сохи, потом пригнали стадо, наполнившее всю усадьбу ревом и блеянием. Бабы бегали по двору за овцами, подоткнув подолы и блестя белыми босыми ногами по траве; пастушонок в огромной шапке и растрепанных лаптях гонялся по саду за коровой и с головой пропадал в облитых дождем лопухах, когда корова с шумом кидалась в чащу… Наступала ночь, дождь перестал, но отец, ушедший в поле еще утром, все не возвращался.

Я была одна дома, но я тогда никогда не скучала; я еще не успела насладиться ни своей ролью хозяйки, ни свободой после гимназии. Брат Паша учился в корпусе, Анюта, вышедшая замуж еще при жизни мамы, жила в Курске; мы с отцом провели мою первую деревенскую зиму в уединении. Но я была здорова и красива, нравилась сама себе, нравилась даже за то, что мне легко ходить и бегать, работать что-нибудь по дому или отдавать какое-нибудь приказание. За работой я напевала какие-то собственные мотивы, которые меня трогали. Увидав себя в зеркале, я невольно улыбалась. И, кажется, все было мне к лицу, хотя одевалась я очень просто.

Как только дождь прошел, я накинула на плечи шаль и, подхватив юбки, побежала к варку, где бабы доили коров. Несколько капель упало с неба на мою открытую голову, но легкие неопределенные облака, высоко стоявшие над двором, уже расходились, и на дворе реял странный, бледный полусвет, как всегда бывает у нас в майские ночи. Свежесть мокрых трав доносилась с поля, мешаясь с запахом дыма из топившейся людской. На минуту я заглянула и туда, – работники, молодые мужики в белых замашных рубахах, сидели вокруг стола за чашкой похлебки и при моем появлении встали, а я подошла к столу и, улыбаясь над тем, что я бежала и запыхалась, сказала:

– А папа где? Он был в поле?

– Они были не надолго и уехали, – ответило мне несколько голосов сразу.

– На чем? – спросила я.

– На дрожках, с барчуком Сиверсом.

– Разве он приехал? – чуть не сказала я, пораженная этим неожиданным приездом, но, вовремя спохватившись, только кивнула головой и поскорее вышла.

Сиверс, кончив Петровскую академию, отбывал тогда воинскую повинность. Меня еще в детстве называли его невестой, и он тогда очень не нравился мне за это. Но потом мне уже нередко думалось о нем, как о женихе; а когда он, уезжая в августе в полк, приходил к нам в солдатской блузе с погонами и, как все вольноопределяющиеся, с удовольствием рассказывал о «словесности» фельдфебеля-малоросса, я начала свыкаться с мыслью, что буду его женой. Веселый, загорелый – резко белела у него только верхняя половина лба, – он был очень мил мне.

«Значит, он взял отпуск», – взволнованно думала я, и мне было и приятно, что он приехал, очевидно, для меня, и жутко. Я торопилась в дом приготовить отцу ужин, но, когда я вошла в лакейскую, отец уже ходил по залу, стуча сапогами. И почему-то я необыкновенно обрадовалась ему. Шляпа у него была сдвинута на затылок, борода растрепана, длинные сапоги и чесучовый пиджак закиданы грязью, но он показался мне в эту минуту олицетворением мужской красоты и силы.

– Что ж ты в темноте? – спросила я.

– Да я, Тата, – ответил он, называя меня, как в детстве, – сейчас лягу и ужинать не буду. Устал ужасно, и притом, знаешь, который час? Ведь теперь всю ночь заря, – заря зарю встречает, как говорят мужики. – Разве молока, – прибавил он рассеянно.

Я потянулась к лампе, но он замахал головой и, разглядывая стакан на свет, нет ли мухи, стал пить молоко. Соловьи уже пели в саду, и в те три окна, что были на северо-запад, виднелось далекое светло-зеленое небо над лиловыми весенними тучками неясных и красивых очертаний. Все было неопределенно и на земле, и в небе, все смягчено легким сумраком ночи, и все можно было разглядеть в полусвете непогасшей зари. Я спокойно отвечала отцу на вопросы по хозяйству, но, когда он внезапно сказал, что завтра к нам придет Сиверс, я почувствовала, что краснею.

– Зачем? – пробормотала я.

– Свататься за тебя, – ответил отец с принужденной улыбкой. – Что ж, малый красивый, умный, будет хороший хозяин… Мы уж пропили тебя.

– Не говори так, папочка, – сказала я, и на глазах у меня навернулись слезы.

Отец долго глядел на меня, потом, поцеловав в лоб, пошел к дверям кабинета.

– Утро вечера мудренее, – прибавил он с усмешкой.

Сонные мухи, потревоженные нашим разговором, тихо гудели на потолке, мало-помалу задремывая, часы зашипели и звонко и печально прокуковали одиннадцать…

«Утро вечера мудренее», – пришли мне в голову успокоительные слова отца, и опять мне стадо легко и как-то счастливо-грустно.

Отец уже спал, в кабинете было давно тихо, и все в усадьбе тоже спало. И что-то блаженное было в тишине ночи после дождя и старательном выщелкивании соловьев, что-то неуловимо прекрасное реяло в далеком полусвете зари. Стараясь не шуметь, я стала осторожно убирать со стола, переходя на цыпочках из комнаты в комнату, поставила в холодную печку в прихожей молоко, мед и масло, прикрыла чайный сервиз салфеткой и прошла в свою спальню. Это не разлучало меня с соловьями и зарей.

Ставни в моей комнате были закрыты, но комната моя была рядом с гостиной, и в отворенную дверь, через гостиную, я видела полусвет в зале, а соловьи были слышны во всем доме. Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку, и внезапно заснула. Кто-то явственно сказал надо мной: «Сиверс!» – я, вздрогнув, очнулась, и вдруг мысль о замужестве сладким ужасом, холодом пробежала по всему моему телу…

– А папа где? Он был в поле?

– Они были не надолго и уехали, – ответило мне несколько голосов сразу.

II

Я лежала долго, без мыслей, точно в забытьи. Потом мне стало представляться, что я одна во всей усадьбе, уже замужняя, и что вот в такую же ночь муж вернется когда-нибудь из города, войдет в дом и неслышно снимет в прихожей пальто, а я предупрежу его – и тоже неслышно появлюсь на пороге спальни… Как радостно поднимет он меня на руки! И мне уже стало казаться, что я люблю. Сиверса я знала мало; мужчина, с которым я мысленно проводила эту самую нежную ночь моей первой любви, был не похож на него, и все-таки мне казалось, что я думаю о Сиверсе. Я почти год не видала его, а ночь делала его образ еще более красивым и желанным. Было тихо, темно; я лежала и все более теряла чувство действительности. «Что ж, красивый, умный…» И, улыбаясь, я глядела в темноту закрытых глаз, где плавали какие-то светлые пятна и лица…

Суффикс - ЕКСуффикс -ИК Если при склонении выпадает гласная: Замочек –замочка. Не выпадает при склонении гласная Ключик – ключика, ларчик – ларчика. Суффикс -ЧИКСуффикс -ЩИК После Д –Т, З – С, Ж Разведчик, летчикВ остальных случаях Фонарщик, каменщик, Суффикс -ИЧКСуффикс – ЕЧК Жен.род, образован. от основ на –ИЦ-: умница - умничка Остальные случаи и на –МЯ Утро – утречко, имя-имечко Суффикс -ИНКСуффикс –ЕНК От сущ. на – ИНА: жемчужина - жемчужинка, соломина – соломинка. Одуш. Сущ. Жен.Рода: француженка, неженка.Уменшительные жен.р. основой на – Н: Сосна – сосенка, песенка. Суффикс ЕЦСуффикс ИЦ Муж.р. с беглой гласной: морозец-морозца Женский род Кормилица, лестница, книжица. -ЕЦ Средний род- ИЦ Средний род Ударение падает на окончание Ударение предшествует суффиксу -ЕНЬК - иньк - ОНЬК После шипящих и мягких согласных: Машенька. Только заинька, паинька После остальных согласных: липонька, лисонька

Прилагательное Суффикс -ив Суффикс -ев (-еват, -евит) под ударением: ленивый, красивый Исключение: милостивый при безударном произношении: ключевой, соевый, боевойэ Суффикс - к Суффикс - ск Если прилаг. имеет краткую форму: узкий – узок, дерзкий – дерзок Образовано от сущ. с основой на К, Ч, Ц: немец – немецкий, рыбак - рыбацкий, ткач - ткацкий В остальных случаях. Белорус – белорусский, Француз – французский. причастие Суффикс –УЩ, -ЮЩ, -ЕМСуффикс –АЩ, -ЯЩ, --ИМ. Если причастие образовано от глагола 1 спряжения. Бороться – борющийся. Если причастие образовано от глагола 2 спряжения. Дышать – дышащий. Суффикс –АНН, -ЯННСуффикс _ЕНН Если причастие образовано от глагола в неопределенной форме на –ать, -ять. Выдержать - выдержанный Если причастие образовано от глагола в неопределенной форме на –еть, -ить, -ти, -чь Изранить – израненный. глагол Суффикс –ова, -ева Суффикс –ыва, -ива. Если в 1 лице ед.ч. глагол оканчивается на – ую, -юю. Заведовать – заведую, воевать – воюю. Если в неопределенной форме и в прошедшем времени сохраняется тот же суффикс. Разведывать – разведывал – разведываю.

ПРАВОПИСАНИЕ -Н- и -НН- В СУФФИКСАХ РАЗЛИЧНЫХ ЧАСТЕЙ РЕЧИ. Н и НН в именах существительных. В именах существительных пишется столько Н, сколько в слове, от которого оно образовано: нефтяной - нефтя Ник, пленный - пле ННик, образованный – образованность, гостиный - гостиница, изгнанный - изгнанник. В существительных пишется НН, если одно Н входит в корень, а второе Н - в суффикс: бессонница, мошенник, осинник. ЗАПОМНИТЕ: приданое, бесприданница. Н и НН в именах прилагательных. ЗАПОМНИТЕ: следует различать прилагательные, образованные от имён существительных (отымённые прилагательные) и образованные от глаголов (отглагольные прилагательные). В отымённых прилагательных пишется НН в суффиксах -ОНН-. -ЕНН-: экскурсионный, лекци ОННый, утр ЕННий, торжеств ЕННый если прилагательное образовано от существительного с основой на -Н: туман – туманный, дно - бездонный дно - бездонный в кратком прилагательном,если в полном - две буквы НН: ценная вещь - вещь ценна Н в суффиксе -ИН-; -АН-, -ЯН-, ледяной, серебряный, кожаный, гусиный Исключения: стеклянный, деревянный, оловянный в кратком прилагательном, если в полном - одна буква Н: прекрасный – прекрасна ЗАПОМНИТЕ НАПИСАНИЕ СЛОВ: ветреный (день, человек), ветряной (двигатель), ветряная (мельница, оспа), свиной, багряный, рдяный, румяный, юный, рьяный, пьяный, синий. В отглагольных прилагательных пишется НН Если прилагательное образовано от глаголас суффиксами -ОВА- (- ЕВА-): марин ОВАть – марин ОВАННый. В отглагольных прилагательных пишется одна Н 1) если прилагательное образовано от глагола несовершенного вида: варить (нес. в.) - вареный картофель; сушить (нес. в.) - несушЁНые ягоды; 2) в сложных прилагательных, образованных из сочетаний наречий (гладко, мало, много и пр.) и отглагольных прилагательных: гладкокрашеный, малоезженый. НО: гладковыкрашенный (полное причастие), так как вторая часть слова образована от глагола совершенного вида. ЗАПОМНИТЕ написание слов: смышленый, нежданный, негаданный, невиданный, неслыханный, нечаянный, отчаянный, желанный, медленный, деланный, священный, кованый, жеваный. Н и НН в причастиях НН в полных причастиях 1. Есть приставка, кроме НЕ Засушенный цветок. 2. Образовано от бесприставочного глагола совершенного вида. прочитать (сов. в.) - прочитанная книга, высушить (сов. в.) - высушенные грибы, бросить (сов. в.) - брошенная лодка, решить (сов. в.) – решённая. 3. Есть зависимые слова сушенные на солнце грибы (есть зависимые от причастия слова). Одна Н в кратких причастиях; каша сварена, книга прочитана, лодка брошена. Одна и две буквы Н в суффиксах наречий на –о и –е. Пиши столько Н, сколько в прилагательных, от которых наречие образовано. Интересный – интересно, Грустный – грустно, Уверенный –уверенно, Мужественный – мужественно. Различие кратких форм причастий и кратких форм прилагательных 1) Краткие причастия (только -н-): Войска сосредоточены. Сосредоточены краткое причастие, можно заменить глаголом: Войска сосредоточились. 2) Краткие прилагательные (с -к- и -нн-: столько -к-, сколько в полной форме): Ученица воспитанна и аккуратна. (Воспитанна и аккуратна краткие прилагательные, т.к. здесь даётся характеристика ученицы, а не её действия. Можно образовать полные формы: Ученица воспитанная и аккуратная).

Выделите корень и суффиксы в следующих словах и формах слов. 1) Весенний, каменный, клюквенный, соломенный, свиной. 2) Почка, баночка, верёвочка, строчка, тарелочка, шапочка, ёлочка, дырочка, ошибочка, тесёмочка, ямочка, косточка, удочка, яхточка. 3) Кузнечик, барабанчик, лимончик, зенитчик. 4) Ежевичный, практичный, столичный, фабричный, зонтичный, праздничный, единичный, годичный, типичный. 5) Любезность, пресность, хищность, готовность, горячность, общность, звучность, законность, масштабность. 6) Сосенка, ставенка, колоколенка, плетёнка, сотенка. 7) Половинка, скважинка, турбинка, смородинка, баранинка, глубинка, курятинка, перинка, жемчужинка, вечеринка, смешинка. 8) Торжествовать, чувствовать, бедствовать, господствовать, лакействовать, шефствовать, бодрствовать, председательствовать, умствовать. 1.Весен-н-ий, камен-н-ый, клюкв-енн-ый, солом-енн-ый, свин-ой 2.Почка, баноч-к-а, верёвоч-к-а, строч-к-а, тарелоч-к-а, шапоч-к-а, дыр-оч-к-а, ошиб-оч-к-а, тесём-оч-к-а, ям-оч-к-а, кост-очк-а, уд-очк-а, яхт-очк-а. 3.Кузнечик, барабан-чик, лимон-чик, зенитч-ик 4.Ежевич-н-ый, практич-н-ый, столич-н-ый, фабрич-н-ый, зонт-ич-н-ый, праздн-ич-н-ый, един-ич-н-ый, год-ичн-ый, тип-ичн-ый 5.Любезн-ость, пресн-ость, хищн-ость, готов-ность, горяч-ность, общ-ность, звуч-н-ость, закон-н-ость, масштаб-н-ость 6.Сосен-к-а, ставен-к-а, колокол-ен-к-а, плет-ён-к-а, сот-ен-к-а 7.Половин-к-а, скважин-к-а, турбин-к-а, смородин-к-а, баран-ин-к-а, глуб-ин- к-а, пер-ин-к-а, жемчуж-ин-к-а, вечер-инк-а, смеш-инк-а 8.Торжеств-ова-ть, чувств-ова-ть, бед-ств-ова-ть, господ-ств-ова-ть, лакей-ств- ова-ть, шеф-ств-ова-ть, бодр-ствова-ть, председатель-ствова-ть, ум-ствова-ть

1. Пастуш..нок гонялся по саду за коровой (Бунин). 2. Перед ним тарелка с борщ..м 3, ломт..ки ч..рного хлеба и оливки 3 на блюд..чке (А.Н. Толстой). 3. Потешь же, миленький дружоч..к. Вот лещ..к, потроха 3, вот стерляди кусоч..к (Крылов). 4. Она хоть и плакала, но и сейчас вынула из кармана шубы два старых пёр..шка, коротенький карандаш..к и тоненькую книж..чку крупной печати (Гладков). 5. Спросишь мнение, – придёт в смятень..це, деликатно отложит до следующего дня, а к следующему узнает мнень..це уважаемого товарища заведующего 3 (Маяковский). 6. Лепечут песню новую и липа (бледно) листая, и белая берёз..н..ка с зелёною косой (Некрасов). 7. Актёры любили её и называли «мы с Ван..ч..кой» и «душ..ч..кой» (Чехов). 8. Уж я врем..ч..ко проведу, проведу… Уж я тем..ч..ко почешу, почешу… Уж я сем..ч..ки полущу, полущу (Блок). 9. Виш..н..ки мне, признаться, теперь в редкость (Салтыков-Щедрин). 10. Лиз..н..ка вздохнула (Попов). 11. Кучер словно в раздумь.. пр..слонился к ветхому столб..ку крыл..ч..ка (А.Н. Толстой). 12. В фуфа..ч..ках пуховых белый снег (Луговской). 13. И кусал он, и рвал, и писал, и строчил письм..цо к своей Саш..н..ке… (Лермонтов). 1. Пастушонок гонялся по саду за коровой. 2. Перед ним тарелка с борщом, ломтики чёрного хлеба и оливки на блюдечке. 3. Потешь же, миленький дружочек. Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек. 4. Она хоть и плакала, но и сейчас вынула из кармана шубы два старых пёрышка, коротенький карандашик и тоненькую книжечку крупной печати. 5. Спросишь мнение, – придёт в смятеньице, деликатно отложит до следующего дня, а к следующему узнает мненьице уважаемого товарища заведующего. 6. Лепечут песню новую и липа бледнолистая, и белая берёзонька с зелёною косой. 7. Актёры любили её и называли «мы с Ванечкой» и «душечкой». 8. Уж я времечко проведу, проведу... Уж я темечко почешу, почешу... Уж я семечки полущу, полущу. 9. Вишенки мне, признаться, теперь в редкость. 10. Лизонька вздохнула. 11. Кучер словно в раздумье прислонился к ветхому столбику крылечка. 12. В фуфаечках пуховых белый снег. 13. Икусал он, и рвал, и писал, и строчил письмецо к своей Сашеньке...

Уступч..вый, январ..ский, плюш..вый, прожорл..вый, молодц..ватый, стар..нький, кумач..вый, ноябр..ский, угр..ватый, свинц..вый, разговорч..вый, богатыр..ский, кра..вой, тих..нький, клязьм..нский, сторож..вой, керч..нский, продолг..ватый, пенз..нский, ялт..нский, красив..нький, завистл..вый, рыж..ватый, молодц..ватый, син..ватый, обидч..вый, разговорч..вый, расчётл..вый, грязн..ватый, бел..ватый, лёг..нький, тих..нький, милост..вый, алюмини..вый, юрод..вый, тюл..вый, вин..ватый, ноздр..ватый, кольц..вой, тен..вой, кукуш..чий, старуш..чий, узорч..тый, черепи..чатый, ступен..чатый, бревен..чатый, фрунз..нский, взрывч..тый, брус..атый, весну..атый, бороз..атый, до..атый, рыцар..ский, рязан..ский, день-ден..ской, тянь-шан..ский, декабр..ский, сентябр..ский, губч..тый, звёз..атый, надоедл..вый, сегодн..шний, форел..вый, лазор..вый, натри..вый, нутри..вый, убог..нький, краснопресн..нский, грозн..нский, масл..ные руки, масл..ные брюки, масл..ные краски, масл..ное пятно, масл..ная каша, ветр..ная мельница, ветр..ной двигатель, ветр..ная оспа, ветр..ная девушка, масл..ная неделя, ветр..ное поведение. Уступчивый, январский, плюшевый, прожорливый, молодцеватый, старенький, кумачовый, ноябрьский, угреватый, свинцовый, разговорчивый, богатырский, краевой, тихонький, клязьменский, сторожевой, керченский, продолговатый, пензенский, ялтинский, красивенький, завистливый, рыжеватый, молодцеватый, синеватый, обидчивый, разговорчивый, расчётливый, грязноватый, беловатый, лёгонький, тихонький, милостивый, алюминиевой, юродивый, тюлевый, виноватый, ноздреватый, кольцевой, теневой, кукушечий, старушечий, узорчатый, черепитчатый, ступенчатый, бревенчатый, фрунзенский, взрывчатый, брусчатый, веснушчатый, бороздчатый, дощатый, рыцарский, рязанский, день-деньской, тянь-шаньский, декабрьский, сентябрьский, губчатый, звёздчатый, надоедливый, сегодняшний, форелевый, лазоревый, натриевый, нутриевый, убогонький, краснопресненский, грозненский, масленые руки, масленые брюки, масляные краски, масляное пятно, масленая каша, ветряная мельница, ветряной двигатель, ветряная оспа, ветреная девушка, масленая неделя, ветреное поведение.

Хлопоч..щий, трепещ..щий, др..мл..щий, хлещ..щий, волну..щий, плещ..щийся, стел..щийся, ре..щий, се..щий, кол..щий, бор..щийся, ро..щий, люб..щий, знач..щий, готов..щийся, кле..щий, терп..щий, дыш..щий, слыш..щийся, стро..щийся, пен..щийся, движ..щийся, скач..щий, тащ..щий, независ..щий, независ..мый, волну..мый, уважа..мый, контролиру..мый, незабыва..мый, реша..мый, замеча..мый, оклеива..мый, изменя..мый, оканчива..мый, слыш..мый, вид..мый, ненавид..мый, вспах..нный, задерж..нный, прочит..нный, обстрел..нный, зате..нный, посе..нный, обвяз..нный, осып..нный, увеш..нный, подвеш..нный, занавеш..нный, выслуш..нный, высме..нный, купл..нный, допил..нный, достро..нный, насто..нный, скле..нный, просмотр..нный, взлохмач..нный, удосто..нный, пристрел..нное ружьё, стрел..ный воробей, пристрел..нный кабан, выкач..нная из бака нефть, выкач..нная из подвала бочка, замеш..нное тесто, замеш..нный в преступлении человек, замасл..нный, навеш..нное бельё, навеш..нная дверь, перевеш..нный товар, перевеш..нное из шкафа на вешалку пальто. Хлопочущий, трепещущий, дремлющий, хлещущий, волнующий, плещущийся, стелющийся, реющий, сеющий, колющий, борющийся, роющий, любящий, значащий, готовящийся, клеящий, терпящий, дышащий, слышащийся, строящийся, пенящийся, движущийся, скачущий, тащащий, независящий, независимый, волнуемый, уважаемый, контролируемый, незабываемый, решаемый, замечаемый, оклеиваемый, изменяемый, оканчиваемый, слышимый, видимый, ненавидимый, вспаханный, задержанный, прочитанный, обстрелянный, затеянный, посеянный, обвязанный, осыпанный, увешанный, подвешенный, занавешенный, выслушанный, высмеянный, купленный, допиленный, достроенный, настоянный, склеенный, просмотренный, взлохмаченный, удостоенный, пристрелянное ружьё, стреляный воробей, пристреленный кабан, выкачанная из бака нефть, выкаченная из подвала бочка, замешенное тесто, замешанный в преступлении человек, замасленный, навешанное бельё, навешенная дверь, перевешанный товар, перевешенное из шкафа на вешалку пальто.

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Заря всю ночь

I

– А папа где? Он был в поле?

– Они были не надолго и уехали, – ответило мне несколько голосов сразу.

– На чем? – спросила я.

– На дрожках, с барчуком Сиверсом.

– Что ж ты в темноте? – спросила я.

– Зачем? – пробормотала я.

– Не говори так, папочка, – сказала я, и на глазах у меня навернулись слезы.

Отец долго глядел на меня, потом, поцеловав в лоб, пошел к дверям кабинета.

– Утро вечера мудренее, – прибавил он с усмешкой.

II

«Утро вечера мудренее», – пришли мне в голову успокоительные слова отца, и опять мне стало легко и как-то счастливо-грустно.

А меж тем чувствовалось, что наступил самый глубокий час ночи. «Если бы Маша была дома, – подумала я про свою горничную, – я пошла бы сейчас к ней, и мы проговорили бы до рассвета… Но нет, – опять подумала я, – одной лучше… Я возьму ее к себе, когда выйду замуж…»

Что-то робко треснуло в зале. Я насторожилась, открыла глаза. В зале стало темнее, все вокруг меня и во мне самой уже изменилось и жило иной жизнью, особой ночной жизнью, которая непонятна утром. Соловьи умолкли, – медленно щелкал только один, живший в эту весну у балкона, маятник в зале тикал осторожно и размеренно-точно, а тишина в доме стала как бы напряженной. И, прислушиваясь к каждому шороху, я приподнялась на постели и почувствовала себя в полной власти этого таинственного часа, созданного для поцелуев, для воровских объятий, и самые невероятные предположения и ожидания стали казаться мне вполне естественными. Я вдруг вспомнила шутливое обещание Сиверса прийти как-нибудь ночью в наш сад на свидание со мной… А что, если он не шутил? Что, если он медленно и неслышно подойдет к балкону?

Облокотившись на подушку, я пристально смотрела в зыбкий сумрак и переживала в воображении все, что я сказала бы ему едва слышным шепотом, отворяя дверь балкона, сладостно теряя волю и позволяя увести себя по сырому песку аллеи в глубину мокрого сада…

III

Я обулась, накинула шаль на плечи и, осторожно выйдя в гостиную, с бьющимся сердцем остановилась у двери на балкон. Потом, убедившись, что в доме не слышно ни звука, кроме мерного тиканья часов и соловьиного эха, бесшумно повернула ключ в замке. И тотчас же соловьиное щелканье, отдававшееся по саду, стало слышнее, напряженная тишина исчезла, и грудь свободно вздохнула душистой сыростью ночи.

По длинной аллее молодых березок, по мокрому песку дорожки я шла в полусвете зари, затемненной тучками на севере, в конец сада, где была сиреневая беседка среди тополей и осин. Было так тихо, что слышно было редкое падение капель с нависших ветвей. Все дремало, наслаждаясь своей дремотой, только соловей томился своей сладкой песней. В каждой тени мне чудилась человеческая фигура, сердце у меня поминутно замирало, и, когда я наконец вошла в темноту беседки и на меня пахнуло ее теплотой, я была почти уверена, что кто-то тотчас же неслышно и крепко обнимет меня.

Никого, однако, не было, и я стояла, дрожа от волнения и вслушиваясь в мелкий, сонный лепет осин. Потом села на сырую скамью… Я еще чего-то ждала, порою быстро взглядывала в сумрак рассвета… И еще долго близкое и неуловимое веяние счастья чувствовалось вокруг меня, – то страшное и большое, что в тот или иной момент встречает всех нас на пороге жизни. Оно вдруг коснулось меня – и, может быть, сделало именно то, что нужно было сделать: коснуться и уйти. Помню, что все те нежные слова, которые были в моей душе, вызвали наконец на мои глаза слезы. Прислонясь к стволу сырого тополя, я ловила, как чье-то утешение, слабо возникающий и замирающий лепет листьев и была счастлива своими беззвучными слезами…

Я проследила весь сокровенный переход ночи в рассвет. Я видела, как сумрак стал бледнеть, как заалело белесое облачко на севере, сквозившее сквозь вишенник в отдалении. Свежело, я куталась в шаль, а в светлеющем просторе неба, который на глаз делался все больше и глубже, дрожала чистой яркой каплей Венера. Я кого-то любила, и любовь моя была во всем: в холоде и в аромате утра, в свежести зеленого сада, в этой утренней звезде… Но вот послышался резкий визг водовозки – мимо сада, на речку… Потом на дворе кто-то крикнул сиплым, утренним голосом… Я выскользнула из беседки, быстро дошла до балкона, легко и бесшумно отворила дверь и пробежала на цыпочках в теплую темноту своей спальни…

Сиверс утром стрелял в нашем саду галок, а мне казалось, что в дом вошел пастух и хлопает большим кнутом. Но это не мешало мне крепко спать. Когда же я очнулась, в зале раздавались голоса и гремели тарелками. Потом Сиверс подошел к моим дверям и крикнул мне:

– Наталья Алексеевна! Стыдно! Заспались!

А мне и правда было стыдно, стыдно выйти к нему, стыдно, что я откажу ему, – теперь я знала это уже твердо, – и, торопясь одеться и поглядывая в зеркало на свое побледневшее лицо, я что-то шутливо и приветливо крикнула в ответ, но так слабо, что он, верно, не расслышал.

1902–1926

Маленький роман

I

В этот вечер мы встретились на станции.

Она кого-то ждала и была рассеянна.

Поезд пришел и затопил платформу народом. Пахло лесом после дождя, каменным углем. Знакомых было так много, что мы едва успевали раскланиваться. Но того, кого она тревожно искала глазами, не было.

Поезд тронулся, и она остановилась, глядя широко раскрытыми синими глазами на мелькающие вдоль платформы вагоны. В окнах, на площадках – всюду были лица, лица. Но того лица, что было нужно, не было.

Наконец стена вагонов оборвалась, мелькнул задний буфер, поезд стал уменьшаться, сокращаться в пролете между зелеными лесами. На опустевшей платформе тонко блестели длинные полоски дождевой воды, голубой от неба.

Платформа была в тени, – солнце скрылось за ее навесом, сзади нас, но дачи в лесу, напротив, были еще озарены и весело горели стеклами. Где-то страстно и отчаянно, в нос, заливался граммофон; где-то щелкали шары крокета и раздавались мальчишеские крики… Даже не взглянув на меня, она коротко сказала: «Пройдемтесь немного», – и я пошел.

За станцией в глаза ударило яркое вечернее солнце, но дальше стоял тенистый лес. И мы долго шли его прохладной просекой, по корням и утоптанным, упругим тропинкам, возле грязной дороги, среди зеленых лимов, осин и густого орешника, задевавшего нас бархатистой листвой. Она шла впереди, и я глядел на ее юбку, подолом которой она обвила себе ноги, на клетчатую кофточку, на тяжелый узел ее кос. Она ловко выбирала места посуше, наклоняясь от веток.

– О чем вы думаете? – спросила она раз, не оборачиваясь.

– О ваших ботинках, – сказал я. – О том, что они не на французских каблуках. Не верю женщинам на французских каблуках.

– А мне верите?

Но вот просека кончилась, мы очутились на солнце, на открытом зеленом бугре, и она остановилась и обернулась.

– Какой вы милый! – сказала она. – Идет себе и молчит… У меня неожиданный прилив нежности к вам.

Я ответил сдержанно:

– Спасибо. Это в горе бывает.

Она широко раскрыла глаза.

– В горе? В каком горе?

– Но ведь я знаю, что вы кого-то напрасно ждали. Знаю и то, что сейчас вы предложите мне догонять вас.

– Угадали. Хотите?

Я подошел к ней и, взяв за руки, слегка притянул к себе. Она отклонилась.

– Нет, – пробормотала она. – Нет… Ради бога…

И, помолчав, ловким движением выдернула руки, подхватила юбки и побежала с бугра в разлужье.

Направо и налево были овраги, заросшие лесом, впереди – широкая лощина, покрытая рядами скошенного сена, почти вся в тени. Сбежав в разлужье, она остановилась на границе этой тени, в блеске низкого солнца. Но, подпустив меня на шаг, прыгнула через канаву и пустилась по лощине. Я прыгнул за нею – и вдруг с неба посыпался легкий, быстрый, сухой шорох, а на взгорье налево пала легкая, чуть дымящаяся радуга.

– Дождь! – звонко крикнула она и еще быстрее побежала по сверкавшему под ливнем лугу.

Половина его, еще озаренная солнцем, дрожала и сияла в стеклянной, переливающейся золотом сети, – редкий крупный дождь сыпался торопливо и шумно. Видно было, как длинными иглами неслись с веселого голубого неба, из высокой дымчатой тучки, капли… Потом они замелькали реже, радуга на взгорье стала меркнуть – и шорох сразу замер.

Добежав до стога, она упала в него и засмеялась. Грудь ее дышала порывисто, в волосах мерцали капельки.

– Попробуйте, как бьется сердце, – сказала она, взяв мою руку.

Я обнял ее, наклонился к ее полуоткрытым губам. Она не сопротивлялась.

Потом тихо отстранила меня и отвернула от меня зардевшееся лицо. Она перекусывала сухой стебелек и блестящими глазами рассеянно смотрела вдаль.

– Это первый и последний раз, – сказала она. – Хорошо?

– Хорошо, – ответил я.

Она пристально посмотрела на меня.

– А вы хоть немножко любите меня? Мне так хорошо с вами, я так счастлива! И не ревнуете меня ни к кому… То, что я ждала кого-то, право, не имеет ни малейшего отношения к нам… Ну да, он уже и официально мой жених, и скоро я стану графиней Эль-Маммуна… Почему? Не знаю… Просто потому, что я его боюсь….

Она протянула мне руки с намерением подняться. Я поцеловал сперва одну, потом другую.

– А теперь пойдем, – сказала она.

– Еще немного по лугу…

Я поднял ее – и она мельком, застенчиво улыбнулась. Потом милыми женскими движениями поправила волосы, глубоко вздохнула свежестью луга… В лесу, то там, то здесь, глухо куковала кукушка, оттеняя глубину и звучность его после дождя, высоко в небе плыли и таяли теплые дымчатые облака с золотисто-алыми краями…

А на обратном пути мы заблудились. Однако она быстро сообразила, что где. И уверенно повела меня.

Тут, уступая моей просьбе, кратко, намеками, волнуясь, она рассказала мне свою историю. Кончив, она долго шла молча.

В лесу стояли северные сумерки. А лес, молчаливый, темный, тянулся на много верст вокруг. И весь этот лесной край был погружен теперь в грустное и спокойное ожидание ночи. Зыбкий полусвет таял, задремывал. Мелкое болотистое озеро, по берегу которого мы пробирались, еще белело меж деревьев. Но и оно было тускло и печально, как в лесу. Надвинулись тучи, сливаясь с темнотою леса. И все цепенел теплый сонный воздух, напоенный пряным ароматом болотных трав и хвои. Светляки золотистыми изумрудами тлели под кустами, задремывающими под таинственный шепот кузнечиков… Чтобы сократить путь, мы повернули от озера в длинный и широкий коридор вековых сосен. И, уже с трудом различая дорогу, пошли по глубокому песку к поляне, как вдруг что-то зашуршало в сухой перепутанной хвое и оттуда колом вынырнула большая головастая сова. Она метнулась на нас – я даже успел разглядеть ее серые штаники – и взвилась на своих широких круглых крыльях. Она отшатнулась и стала. А сова, беззвучно описав дугу, снова пала вниз и плавно потонула в чаще ветвей, во мраке.

– Не к добру, – сказала она, покачав головой.

Я улыбнулся.

– Уверяю вас, не к добру, – повторила она просто и настойчиво.

– Что же будет?

– Ах, я не знаю! Впрочем, мне все равно. Эти дни с вами и особенно этот вечер я никогда не забуду. Дайте я на прощанье…

Не договорив, она обняла меня, грустно и нежно посмотрела в лицо, подумала и поцеловала один глаз, другой… И мы пошли через поляну на зеленый огонек семафора, мерцавший за деревьями. Совсем стемнело; тихо зашептался с лесом дождь. А когда мы вбежали на балкон дачи, под парусиновый навес, к чайному столу, освещенному свечами в колпачках, дождь уже лил как из ведра.

Мы отряхивались и притворно рассказывали, как мы заблудились, как искали дорогу. И вдруг смолкли: из темного угла балкона, с качалки, поднялся непомерно высокий, худой и широкоплечий человек лет тридцати, с голым черепом, чудесной черной бородой и блестящими глазами. Старики смутились, она побледнела. Я пожал его большую руку и шутливо сказал:

– Боже, какой вы высокий! Из вас вышел бы отличный средневековый латник.

– Да? – живо спросил он. – Что ж, могло быть. Меня зовут граф Маммуна…

Мне отыскали старый огромный зонт, надавали советов, где лучше пройти, и я спустился с мокрых ступеней балкона в непроглядную тьму.

Она стояла на пороге, в светлом треугольнике парусинового шатра. Когда я добрался до калитки, она, не повышая голоса, сказала:

– Прощайте.

И это было последнее слово, слышанное мною от нее.

II

«Дорогой мой, – писала она мне через четыре месяца после этого, – не вините меня, что я исчезла, даже не предупредив вас. Он был в тысячу раз сильнее меня. Я потеряла волю, упустила страшный момент, когда еще можно было все порвать. Теперь у меня нет уже почти никаких надежд на встречу с вами. Да и как бы мы встретились? Мне кажется, я нисколько, нисколько не обманываю себя насчет вашего чувства. Для вас это был неожиданный и маленький роман , только и всего. Но все равно: клянусь вам, – если я кого-нибудь любила за всю свою жизнь, то это вас…

Что такое эта мириады раз воспетая людьми любовь? Может быть, дело-то и не в самой любви. В письмах одного умершего писателя я недавно прочла: «Любовь – это когда хочется того, чего нет и не бывает». Да, да, никогда не бывает. Но все равно. Я вас любила и люблю…

Вспоминаю вас чаще всего в сумерки. В сумерки мы простились, в сумерки и пишу я вам это первое и, верно, последнее письмо. А пишу бог знает откуда: из Альп, из ледяного, пустого отеля за облаками, в октябрьский вечер. У него начинается чахотка, и я бессовестно издеваюсь над его жизнью. Я не только держу его в Альпах в самую нелепую пору – я еще таскаю его в самые скверные туманные дни по озерам, в горы. Теперь он покорен мне.

Он молчит по целым дням, блестит глазами, но покорен. Молча шел и нынче. Когда мы вошли сюда, прислуга отеля, доживающая здесь последние дни простой крестьянской жизнью в кухне, ахнула от изумления: вот так гости! Но, может быть, и потому, что он был бледен и огромен, как смерть.

А пошла я сюда ради вас. Чтобы думать, вспоминать в тишине, в безнадежности…

Так хорошо, так задумчиво синеют поздней осенью эти долины, уходя друг за другом в горы. Небо равнодушно и низко висит над озерами, и неподвижно лежат темно-свинцовые озера, налитые между туманно-сизыми кряжами. Когда я гляжу в это облачное небо, меня всегда тянет уйти в его туманы, провести ночь в каком-нибудь пустом горном отеле… Я бы полжизни отдала, чтобы вы были здесь со мной…

Мы уехали из города на пароходе утром, а после полудня уже шли в гору. Как печальна была эта дорога! Низкорослый лес на обрывах и скатах был редок, дремал и скупо ронял мелкие желтые листья. Иногда из-за деревьев глядели тупые, изумленные морды больших красных коров. Иногда слышался птичий свист мальчишек-пастухов, собиравших по кустарникам хворост. В глубочайшей тишине мы шагали все выше и выше, а с гор, с круч, сумрачно синевших сосновыми лесами, серым дымом спускалась зима. Останавливаясь, чтобы передохнуть, я подолгу смотрела в долины, слабо лиловевшие в деревьях далеко внизу. Тогда слышно было падение каждого листика. Мокрые кустарники плакали – тихо, тихо…

Близ какого-то туннеля, черневшего своим жерлом в тумане, встретили какой-то поселок, пять-шесть сонных хижин на скате. Только не спеша можно было одолевать трудный подъем по грязным, скользким шпалам. Но очень скоро от поселка осталось одно пятно внизу, а с гор уже повеяло сыростью осеннего снега.

Тут он остановился и предложил вернуться.

Я, назло ему, отказалась.

– Не остроумно, – сказал он и, подумав, опять пошел.

Туман все густел и темнел, а мы шли ему навстречу, миновали черную, закопченную и гулкую дыру туннеля, прошли почти отвесный мост над дымным бездонным ущельем… Если мой невольный спутник отставал, он мгновенно расплывался в тумане. И когда мы перекликались, голоса наши были глухи и странны.

Раз он окликнул меня, – он все сзади шел, – и, когда я остановилась, подошел и протянул мне руку.

– Будь ласкова, – несмело сказал он, – заберись мне в рукав и вытяни фуфайку.

И мне стало жаль его. Он понял это, опустил глаза и прибавил:

– И потом, поедем куда-нибудь, где тепло, и займемся оба каким-нибудь делом. А так очень тяжело. Это ад, а не свадебное путешествие.

– Разойтись нам надо, – ответила я.

Он помолчал. И пробормотал, сдвигая брови:

– Трудно это…

– Тогда я возьму на себя этот труд, – сказала я. – Ты не смеешь делать меня жертвой своей нелепой любви.

– Я все смею, – сказал он, в упор глядя на меня. – Мне терять нечего.

Я отвернулась и пошла.

Мокрые рельсы, покрытые тающим снегом, сбегали сверху, сосны и ели шли оттуда по обрывам. В сумерках, в тумане можно было скорее чувствовать, чем различать, их лиловые пятна. И надо всеми этими хмурыми горами стояла такая тяжкая тишина заоблачного царства, которая исключала малейший признак жизни. И вдруг в старой ели, стоявшей возле дороги, послышался шорох. Помните сову? Я именно здесь вспомнила ее и после этого решила непременно написать вам. Это была, конечно, не сова, это был королек, – кажется, самая маленькая из всех существующих птиц. Серенький, вспорхнул он с мокрого, дымящегося рукава ели, сел было на дорогу – и тихо перелетел к обрывам налево, в туман…

Представляете себе этот вечер? Мглистые стены бора, мокрый, бледный снег вдоль дороги, дымные пропасти, где висит густая аспидная мгла… А королек спокоен. Его не пугает зимняя горная ночь. Он проведет ее где придется – предоставив себя чьей-то высшей защите. А вот у меня нет веры в эту защиту.

Сейчас лягу спать в этом пустом ледяном номере, пахнущем сосною, и, когда потушу огонь, буду думать о том, что я за облаками, в настоящем царстве смерти. Он лежит в соседнем номере и глухо кашляет. Это не человек, а какие-то погребальные дроги. Я ненавижу его всей душой!

Если встретимся и я буду свободна, поцелую ваши руки от радости – делайте тогда со мной, что хотите. Нет – так тому и быть…»

В рассказе «Заря всю ночь» И.А. Бунин демонстрирует мучительный для каждого человека разрыв между желаниями, мечтами и реальностью. Главная героиня Наталья (или, как принято ее было называть, Тата) всего за одну ночь, проведённую в саду наедине с собой, меняет свое решение о замужестве, и, еще вечером готовая ответить жениху «да», утром твердо знает, что откажет.

Здесь автор показывает не юношеские причуды, а самостоятельное решение героини, вызванное внутренней правотой ее пробудившейся души, первым подъёмом личностного чувства. В данном случае не объяснить «простыми словами», почему главная героиня, постепенно свыкшаяся с мыслью, что станет женой Сиверса, вдруг решается ему отказать. Ведь незадолго до этого читатель узнает, что Наталья еще с детства считалась невестой Сиверса, и несмотря на то, что он из-за этого в ту пору ей сильно не нравился, спустя время Тата уже нередко думала о Сиверсе, как о женихе, и стала постепенно свыкаться с той мыслью, что станет женой этого молодого человека. В данном рассказе душевное состояние главной героини Бунин определяет путем сопоставления с миром окружающей природы.

Давно привычными стали рассуждения о поэтической выразительности пейзажей писателя, о том, что природа помогала Бунину наиболее глубоко и полно раскрыть внутренний мир героев своих произведений, и их многообразие чувств.

О неразрывной связи между человеком и миром природы в бунинских произведениях неоднократно писали в своих критических и литературоведческих трудах такие видные деятели литературной критики как К. Чуковский, Ф. Степун, Г. Адамович, позже – советские литературоведы: А. Волков, О. Сливицкая, Ю. Мальцев, Л. Колобаева. Одни из современных исследователей творчества писателя Г.М. Благасова и А.М. Омельян в одной из своих статей (2007 г.) справедливо отметили, что особая причастность к природе ощущается героями бунинских произведений в моменты любовного восторга. Эти слова как нельзя более точно характеризуют и героиню «Зари всю ночь».

Сначала в душе Таты, подобно пробуждению природы (события рассказа происходят весной), пробуждается сладостное ожидание любви и счастья. Затем автор показывает сад, свежий после дождя – один из любимых своих пейзажей, символизирующий очищение, что-то свежее, новое. Это очищение словно способствует прозрению Натальи, рождает у нее новое мироощущение.

Тата любила, и этой любовью было наполнено все, что ее окружало: холодное ароматное утро, свежий цветущий сад, утренняя звезда. И героиня ждет, что ее жених также почувствует это и разделит с ней эту ночь самой нежной первой любви. Однако Сиверс так и не приходит, чувства Натальи не находят ожидаемого воплощения, и она понимает, что этот человек не сможет подарить ей любовного счастья.

В заключение стоит отметить, что в данном произведении само название можно по праву считать символичным, воспринимая слово «заря» не только в буквальном, а также и в метафорическом значении – «заря в душе».