Во всем дойти до самой сути пастернак. Борис Пастернак Во всем мне хочется дойти до самой сути… Сборник
«Во всем мне хочется дойти до самой сути…» Борис Пастернак
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.Достигнутого торжества
Игра и мука —
Натянутая тетива
Тугого лука.
Анализ стихотворения Пастернака «Во всем мне хочется дойти до самой сути…»
Философская лирика Бориса Пастернака весьма богата и разнообразна. Однако, как и многие его предшественники, автор постоянно возвращается к теме роли поэта в современном обществе. Правда, в отличие от многих других авторов, Пастернак выводит собственную формулу успешности литератора, которая включает в себя не только поэтический дар и умение рифмовать слова, но и способность тонко чувствовать окружающий мир.
В 1956 году Борис Пастернак написал стихотворение «Во всем мне хочется дойти до самой сути…», которое по праву можно считать литературным кредо поэта. В этом произведении он изложил свои взгляды на то, какой должна быть поэзия, и почему лично себя он не считает талантливым литератором, хотя и стремится к совершенству . С первой строчки стихотворения становится ясно, что через творчество Пастернак учится познавать суть вещей, используя слова для того, чтобы максимально точно и полно выразить свои мысли. Поэт признается, что его произведения строятся на глубинном анализе явлений и поступков, так как он ставит перед собой задачу жить, «все время схватывая нить судеб, событий». Однако если понять простые вещи автору удается без труда, то в вопросах человеческих чувств он ощущает себя дилетантом. Не потому, что не умеет их правильно трактовать, а из-за того, что не может выразить их простыми и доступными для общего понимания словами. Поэт пишет о том, что его заветная мечта – написать «восемь строк о свойствах страсти». Но так, чтобы каждый, кто их прочтет, смог не только понять, но и прочувствовать, то, что ранее пережил автор. Пастернак сетует на то, что ему это неподвластно. Он не дает ответа на вопрос, почему, однако отмечает, что с радостью бы «разбивал стихи, как сад», в котором бы росли душистые липы. Кроме этого, поэт бы внес в свои стихи «дыханье роз, дыханье мяты, луга, осоку, сенокос, грозы раскаты».
Таким образом, Пастернак убежден, что быть настоящим поэтом – это, в первую очередь, чувствовать себя часть природы, которая для всех без исключения творческих людей является источником вдохновения . По мнению автора, лишь через познание окружающего мира можно достичь внутренней гармонии, и тогда заветные слова, требуемые для того, чтобы выразить свои чувства, найдутся сами собой. Однако для этого необходимо не только постоянно постигать суть вещей, но и чувствовать малейшие изменения в окружающем мире, уметь им искренне восхищаться, как делали это многие поэты 19 века.
Пастернак никогда не считал себя непревзойденным пейзажным лириком. Тем не менее, стихотворение «Во всем мне хочется дойти до самой сути…» свидетельствует о том, что, что автор не прочь воспевать в своих произведениях такую переменчивую, непредсказуемую и полную неразгаданных тайн природу. Автор отмечает, что ему хотелось бы в поэзии стать Шопеном, который с помощью музыки умел передавать в своих этюдах « живое чудо фольварков, парков, рощ, могил». Но при этом сам Борис Пастернак прекрасно понимает, что таким бесценным даром обладают лишь избранные. Причем, далеко не каждому, кто наделен способностью жить в гармонии с окружающим миром, удается поведать об этом другим, создавая по-настоящему волнующие картины, музыкальные произведения или же стихи.
Автору не понаслышке знакомы муки творчества, когда за рифмованными фразами, приятными для слуха скрывается пустота. Чтобы наполнить стихи смыслом, необходимо докопаться до сути вещей, пропустить полученные знания через собственную душу и, в прямом смысле слова, выстрадать свое произведение, отточив в нем каждое слово. Поэтому свои стихи он сравнивает с натянутой тетивой тугого лука, которая может оборваться в любой момент на полуслове только потому, что не хватит сил и умения ее удержать.
Борис Пастернак
Во всем мне хочется дойти до самой сути…
Сборник
© Б. Л. Пастернак, наследники, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *Начальная пора. 1912–1914
* * *Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
* * *Как бронзовой золой жаровень,
Жуками сыплет сонный сад.
Со мной, с моей свечою вровень
Миры расцветшие висят.
И, как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый
Завесил лунную межу,
Где пруд, как явленная тайна,
Где шепчет яблони прибой,
Где сад висит постройкой свайной
И держит небо пред собой.
1912, 1928
* * *Когда за лиры лабиринт
Поэты взор вперят,
Налево развернется Инд,
Правей пойдет Евфрат.
А посреди меж сим и тем
Со страшной простотой
Легенде ведомый Эдем
Взовьет свой ствольный строй.
Он вырастет над пришлецом
И прошумит: мой сын!
Я историческим лицом
Вошел в семью лесин.
Я – свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
Я – жизнь земли, ее зенит,
Ее начальный день.
Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.
Но время шло, и старилось, и глохло,
И, па́волокой рамы серебря,
Заря из сада обдавала стекла
Кровавыми слезами сентября.
Но время шло и старилось. И рыхлый,
Как лед, трещал и таял кресел шелк.
Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
И сон, как отзвук колокола, смолк.
Я пробудился. Был, как осень, темен
Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,
Как за́ возом бегущий дождь соломин,
Гряду бегущих по́ небу берез.
* * *Я рос. Меня, как Ганимеда,
Несли ненастья, сны несли.
Как крылья, отрастали беды
И отделяли от земли.
Я рос. И повечерий тканых
Меня фата обволокла.
Напутствуем вином в стаканах,
Игрой печальною стекла,
Я рос, и вот уж жар предплечий
Студит объятие орла.
Дни далеко, когда предтечей,
Любовь, ты надо мной плыла.
Но разве мы не в том же небе?
На то и прелесть высоты,
Что, как себя отпевший лебедь,
С орлом плечо к плечу и ты.
* * *Все наденут сегодня пальто
И заденут за поросли капель,
Но из них не заметит никто,
Что опять я ненастьями запил.
Засребрятся малины листы,
Запрокинувшись кверху изнанкой.
Солнце грустно сегодня, как ты, -
Солнце нынче, как ты, северянка.
Все наденут сегодня пальто,
Но и мы проживем без убытка.
Нынче нам не заменит ничто
Затуманившегося напитка.
ВокзалВокзал, несгораемый ящик
Разлук моих, встреч и разлук,
Испытанный друг и указчик,
Начать – не исчислить заслуг.
Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,
Лишь подан к посадке состав,
И пышут намордники гарпий,
Парами глаза нам застлав.
Бывало, лишь рядом усядусь -
И крышка. Приник и отник.
Прощай же, пора, моя радость!
Я спрыгну сейчас, проводник.
Бывало, раздвинется запад
В маневрах ненастий и шпал
И примется хлопьями цапать,
Чтоб под буфера не попал.
И глохнет свисток повторенный,
А издали вторит другой,
И поезд метет по перронам
Глухой многогорбой пургой.
И вот уже сумеркам невтерпь,
И вот уж, за дымом вослед,
Срываются поле и ветер, -
О, быть бы и мне в их числе!
Венеция
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Еще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.
1913, 1928
Прижимаюсь щекою к воронке
Завитой, как улитка, зимы.
«По местам, кто не хочет – к сторонке!»
Шумы-шорохи, гром кутерьмы.
«Значит – в “море волнуется”?
В повесть,
Завивающуюся жгутом,
Где вступают в черед, не готовясь?
Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,
Как нечаян конец? Об уморе,
Смехе, сутолоке, беготне?
Значит – вправду волнуется море
И стихает, не справясь о дне?»
Это раковины ли гуденье?
Пересуды ли комнат-тихонь?
Со своей ли поссорившись тенью,
Громыхает заслонкой огонь?
Поднимаются вздохи отдушин
И осматриваются – и в плач.
Черным храпом карет перекушен,
В белом облаке скачет лихач.
И невыполотые заносы
На оконный ползут парапет.
За стаканчиками купороса
Ничего не бывало и нет.
1913, 1928
Пью горечь тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих измен горящую струю.
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим,
Надежному куску объявлена вражда.
Тревожный ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,
Которым, может быть, не сбыться никогда.
Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.
И тихою зарей – верхи дерев горят -
В сухарнице, как мышь, копается анапест,
И Золушка, спеша, меняет свой наряд.
Полы подметены, на скатерти – ни крошки,
Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,
И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,
А сдан последний грош, – и на своих двоих.
* * *Встав из грохочущего ромба
Передрассветных площадей,
Напев мой опечатан пломбой
Неизбываемых дождей.
Под ясным небом не ищите
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Как бронзовой золой жаровень,
Жуками сыплет сонный сад.
Со мной, с моей свечою вровень
Миры расцветшие висят.
И, как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый
Завесил лунную межу,
Где пруд, как явленная тайна,
Где шепчет яблони прибой,
Где сад висит постройкой свайной
И держит небо пред собой.
1912, 1928
Когда за лиры лабиринт
Поэты взор вперят,
Налево развернется Инд,
Правей пойдет Евфрат.
А посреди меж сим и тем
Со страшной простотой
Легенде ведомый Эдем
Взовьет свой ствольный строй.
Он вырастет над пришлецом
И прошумит: мой сын!
Я историческим лицом
Вошел в семью лесин.
Я – свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
Я – жизнь земли, ее зенит,
Ее начальный день.
Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.
Но время шло, и старилось, и глохло,
И, па́волокой рамы серебря,
Заря из сада обдавала стекла
Кровавыми слезами сентября.
Но время шло и старилось. И рыхлый,
Как лед, трещал и таял кресел шелк.
Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
И сон, как отзвук колокола, смолк.
Я пробудился. Был, как осень, темен
Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,
Как за́ возом бегущий дождь соломин,
Гряду бегущих по́ небу берез.
Я рос. Меня, как Ганимеда,
Несли ненастья, сны несли.
Как крылья, отрастали беды
И отделяли от земли.
Я рос. И повечерий тканых
Меня фата обволокла.
Напутствуем вином в стаканах,
Игрой печальною стекла,
Я рос, и вот уж жар предплечий
Студит объятие орла.
Дни далеко, когда предтечей,
Любовь, ты надо мной плыла.
Но разве мы не в том же небе?
На то и прелесть высоты,
Что, как себя отпевший лебедь,
С орлом плечо к плечу и ты.
Все наденут сегодня пальто
И заденут за поросли капель,
Но из них не заметит никто,
Что опять я ненастьями запил.
Засребрятся малины листы,
Запрокинувшись кверху изнанкой.
Солнце грустно сегодня, как ты, -
Солнце нынче, как ты, северянка.
Все наденут сегодня пальто,
Но и мы проживем без убытка.
Нынче нам не заменит ничто
Затуманившегося напитка.
Вокзал
Вокзал, несгораемый ящик
Разлук моих, встреч и разлук,
Испытанный друг и указчик,
Начать – не исчислить заслуг.
Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,
Лишь подан к посадке состав,
И пышут намордники гарпий,
Парами глаза нам застлав.
Бывало, лишь рядом усядусь -
И крышка. Приник и отник.
Прощай же, пора, моя радость!
Я спрыгну сейчас, проводник.
Бывало, раздвинется запад
В маневрах ненастий и шпал
И примется хлопьями цапать,
Чтоб под буфера не попал.
И глохнет свисток повторенный,
А издали вторит другой,
И поезд метет по перронам
Глухой многогорбой пургой.
И вот уже сумеркам невтерпь,
И вот уж, за дымом вослед,
Срываются поле и ветер, -
О, быть бы и мне в их числе!
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Еще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.
1913, 1928
Прижимаюсь щекою к воронке
Завитой, как улитка, зимы.
«По местам, кто не хочет – к сторонке!»
Шумы-шорохи, гром кутерьмы.
«Значит – в “море волнуется”?
В повесть,
Завивающуюся жгутом,
Где вступают в черед, не готовясь?
Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,
Как нечаян конец? Об уморе,
Смехе, сутолоке, беготне?
Значит – вправду волнуется море
И стихает, не справясь о дне?»
Это раковины ли гуденье?
Пересуды ли комнат-тихонь?
Со своей ли поссорившись тенью,
Громыхает заслонкой огонь?
Поднимаются вздохи отдушин
И осматриваются – и в плач.
Черным храпом карет перекушен,
В белом облаке скачет лихач.
И невыполотые заносы
На оконный ползут парапет.
За стаканчиками купороса
Ничего не бывало и нет.
1913, 1928
Пью горечь тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих измен горящую струю.
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим,
Надежному куску объявлена вражда.
Тревожный ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,
Которым, может быть, не сбыться никогда.
Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.
И тихою зарей – верхи дерев горят -
В сухарнице, как мышь, копается анапест,
И Золушка, спеша, меняет свой наряд.
Полы подметены, на скатерти – ни крошки,
Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,
И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.
Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.
Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.
В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Так некогда шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.
Достигнутого торжества
Игра и мука
Натянутая тетива
Тугого лука.
Другие тексты песен "Наум Блик"
Другие названия этого текста
- Наум Блик - Пастернак
- Наум Блик - Пастернак
- Эдуард Артемьев - Доктор Живаго - Во Всем Мне Хочется Дойти
- Ek-Playaz - Пастернак
- "Во всем мне хочется дойти до самой сути..." - (А.Климец - Б.Пастернак) гр. "Цицерон"
- Юличка - Пастернак. Во всем мне хочется дойти
- Наум Блик - Пастернак (Re:Поэты)
- пастернак - во всем мне хочется дойти до самой сути
- А.Антонов - До самой сути (DuSh@ prod. mastering by KaЖеТэ)
- fedotstrelec - БЛП
- Антон Хмелевский - Во всем мне хочется дойти... - стихи Б.Пастернак, комп.и исп. А.Хмелевский
- Анастасия Булгакова читает стихи Бориса Пастернака - Во всём мне хочется дойти до самой сути...
- Кудь & Фюр - Пастернак (Во всем хочу дойти до самой сути)
- Наум Блик - Пастернак
- Наум Блик - Пастернак
- Наум Блик - Пастернак
- Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути (читает Г. Товстоногов)
- Б.Л. Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути
- Наум Блик - Пастернак
- Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти
- Исполняет Царев М. Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути...
- Б. Л. Пастернак - «Во всем мне хочется дойти...»
- Ek-Playaz - Пастернак
- Антон Хмелевский (стихи Б.ПАСТЕРНАК) - Во всем мне хочется дойти до самой сути
- Б.Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути
- Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути… (текст читает Андрей Томиленко)
- Наум Блик - Пастернак(Re:Поэты)
Последний сборник Бориса Пастернака «Когда разгуляется» так и не был распечатан при жизни. В стихах, вошедших в этот сборник, отчётливо прослеживается тема надежды и обновления, связанная с происходящими в стране переменами. Настоящим поэтическим манифестом этого сборника стало стихотворение «Во всем мне хочется дойти до самой сути…», которым открывалась книга. «Жить, думать, чувствовать, любить», - именно в этом для лирического героя стихотворения заключается секрет жизни. А ведь возможно, это так и на самом деле!
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.
Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.
Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.
В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.
Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.
<Борис Пастернак, 1956>
Для почитателей творчества этого поэта .